Лаборант вечной жизни, практик теорий Я. Бельбо
Тема любви к образам сегодня, как я посмотрю, очень популярна. Аж несколько постов во френдлентах и все о разном 
Но вот этот мне глянулся больше всех.
Но вот этот мне глянулся больше всех. 18.12.2009 в 10:41
Пишет Bertha1802 Harker:О любви к кумиру.
Пишет Татьяна Москвина.
Из всего многообразия форм органической жизни на земле наиболее пригодны для нашей любви дети, домашние животные и актеры. Закройте ваш вечно открытый для возражений рот. Это аксиома. Я, царица мудрых банальностей, могу рассказывать только о том, что вам самим прекрасно известно.
Итак, любовь - сверхреальная материя приятного золотистого цвета и чудодейственных свойств - вырабатывается из живой человеческой души, если эта душа не имеет серьезных повреждений. Это абсолютно нормальный, обыкновенный процесс, сравнимый, например, с круговоротом воды в природе. Ежеминутно миллионы человеческих душ вырабатывают и поглощают эту материю, обеспечивая тем самым жизнь своего несколько придурковатого, но делающего явные успехи сообщества.
Все мы также знаем, что такое люди. Это, прямо скажем, головная боль мироздания. Если их не заставлять, они работать ведь не будут. А вырабатывать из души материю любви - тоже труд, хотя очень милый и, главное - насущно необходимый. Им это объясняли. И открытым текстом, и художественно, с примерами. Взаимопонимания не наступило. На все просьбы "возлюбить ближнего своего" люди отвечали с искренним интересом: "А как?" По всему по этому для принуждения людей к любви в массовом порядке и была сделана ставка на детей, домашних животных и актеров.
Дети и домашние животные - это реализм любви, имеющий дело с матушкой природой, со всеми прелестями и ужасами естественных отправлений и стратегий медленного роста и терпеливого воспитания. Качество любви, получаемое из этих процессов, высокое и жаркое, но камерное. Ты любишь свою собаку, собака любит тебя, вы наслаждаетесь обоюдным теплоизлучением, но в мир почти ничего не уходит, - так, самая малость. Актеры - это идеализм любви, причуда духа, не расходующаяся ни на какой живой объект, а потому без остатка уходящая на отопление Вселенной.
Любовь к актерам - не дурь, не смешная болезнь и не безумие. А единственный способ заставить людей хоть что-то любить.
Здесь мы впустим в рассуждение мою покойную бабушку. Я отлично знаю, как раздражают читателя бабушки и тети, жизнеописания которых заставляют читать сочинители текстов, но бабушка сюда прямо-таки врывается и полезна для хода мысли. Бабушка врывается яростная, худая и длинноносая, похожая на бойцовского петуха, трепеща от очередной победы в районном магазине, с отборной бранью на устах. Это был грубый кусок талантливой, дикой и полубезумной русской природы, превратившийся от двух войн и прочих радостей русской жизни в хищное социальное животное, маленькое и несчастное. Малограмотная и бескультурная, она обладала поразительным, можно сказать, античным даром красноречия. Когда она напивалась, то громила нас с мамашей, как Цицерон Катилину, по всем правилам римской риторики, с трехсложными периодами и кодой! И у этой ходячей войны, бабы Яги с Будапештской улицы города-героя Ленинграда, была единственная поэтическая струнка в осатаневшей душе...
Синие глаза артиста Михаила Кузнецова, и только они, задевали эту струнку. При мысли о нем бабушка Антонина менялась в лице. Нежный свет лился из ее глаз, а уста, вместо брани, издавали трепетные вздохи. Этот довольно популярный в сталинское время артист поддерживал оазис человечности в моей бабульке вплоть до появления Евгения Евстигнеева - профессора Плейшнера ("Семнадцать мгновений весны"). Боже, как она любила его, как переживала все перипетии судьбы, как сострадала! Никому из домашних не удалось получить ни кусочка ее сострадания, ни единой ее слезы! А вот Евстигнееву удалось. Если бы она могла на крыльях мечты перенестись в Швейцарию, Берн и спасти профессора от гибели, она бы это сделала столько раз, сколько этот мираж возникал на экранах телевизоров. И материя любви, родившаяся от соприкосновения бабулькиной души с образом Плейшнера, ушла в полезный круговорот мирового порядка, и на этой энергии удалось что-то путное сделать. Какой-то поезд дошел до нужной станции. Где-то не замерз воробей. Кто-то покормил брошенную собаку. Или некая паспортистка в ЖЭКе - род существ предельной бесчувственности - вдруг вздохнула и сказала: "Ну давайте, чего у вас там..."
Все попытки растолковать массовому человеку, что актер не есть образ, что в жизни он может быть такой-сякой, а на экране сякой-такой, и никакой ответственности за своего героя он не несет и им не является, бесполезны. Люди правду-то знают.
Они знают твердо, что актер и есть созданный им образ, что только будучи образом, он и существует на самом деле и, стало быть, несет за своего героя полную ответственность.
Как-то слышала милый рассказ: в некоем кругу зашел спор о профессиональных актерских достоинствах Леонардо Ди Каприо. Как водится, нашлись правдоискатели, эти достоинства отрицающие, и знатоки, эти достоинства прозревающие.
Пятнадцатилетняя девочка, дочь кого-то из спорщиков, молча, с глазами, полными юных и гневных слез, слушала эти речи. Наконец она встала. "Леонардо Ди Каприо - не актер, - прошептала она. -Леонардо Ди Каприо - совершенное человеческое существо!" И ушла прочь рыдать.
И кто же прав: те деды-всеведы, которые знают, что Леонардо Ди Каприо - хорошенький мальчик из богемной семьи, довольно артистичный, но столь же далекий от какого бы то ни было совершенства, как и мы с вами, возведенный безумной человеческой мечтой, алчущей зримых кумиров, в ранг Принца Человечества, или чистые наивные глаза девочек, отдающих первое золото сердца прекрасному миражу? Ведь любовь, которую вызывает принц Лео, лишь в незначительной степени возвращается к нему. Она извергается в пространство и прилежно там работает, ремонтируя изношенные части мироздания, обогревая наиболее охладелые точки человечьего сообщества, совмещая координаты полезных встреч и нужных жестов. А от всеведения ни тепло, ни холодно.
Редакции девочкиных журналов завалены письмами примерно такого содержания: "Дорогая редакция! Посоветуйте, что мне делать! Мне не нравятся сверстники! Мне нравятся актеры". Единственно верным ответом на такие заплачки были бы бессмертные слова поэта Некрасова из стихотворения "Зеленый шум": "Люби, покуда любится, терпи, покуда терпится, прощай, пока прощается - и Бог тебе судья!". Нет, редакции, которые только за счет этих любовей и существуют, начинают рубить сук, на котором сидят, и с важным видом советуют девочкам больше общаться с ровесниками, а в крайнем случае - обратиться к психиатру. По-моему, если бы девочкам сильно нравились сверстники, им бы стоило обратиться к психиатру. Мои сверстники, к примеру, только к тридцати годам в редких случаях стали напоминать что-то такое, что можно полюбить. Только в этом возрасте мы с ними и пересеклись, а до того в пищу моей душе шли либо актеры, либо люди гораздо старше меня.
Я нисколько не склонна к безумию. Я - человек редкой, можно сказать, классической вменяемости. Мать семейства, лично родившая и воспитавшая двоих детей, почтенный критик-литератор, пользующийся уважением в обществе, верная - а помолчать нельзя? - жена известного тележурналиста. Я пользуюсь умеренным благосостоянием, добытым честным трудом, сохраняю русскую речь, занимаю скромное и достойное место в мире, и жизнь моя красочна и разнообразна, как осенний лес в солнечный полдень.
Действительность покуда вполне милостива ко мне. Не от чего бежать в мир грез, не для чего забываться в объятиях вымысла, ни к чему мне прекрасные миражи и рукотворные кумиры.
Так вот не было же дня, проведенного мной без грезы, вымысла или миража! Я отдаю безумству дань. Я смиряюсь с властью мечты. И, по-моему, я делаю что-то методологически очень грамотное. Скучно быть всегда трезвым или постоянно пьяным, а вот чуть-чуть под хмельком - самое то. Мои бескорыстные и бесполезные грезы мало того, что отапливают Вселенную, они еще и тот самый хмелек.
Я люблю актеров бурно и откровенно. Никакого вреда моей жизни это не принесло. Лучшее, что я написала, было об актерах. Любовь к Жерару Филипу в роли Фанфана-Тюльпана и Георгию Тараторкину в образе Раскольникова спасла меня от ранней, абсолютно ненужной потери девственности и повысила мои критерии требовательности к мужчинам. Не соглашаясь на компромисс, в результате поисков я родила детей от двух умных и красивых мужчин, и дети, соответственно, родились умные и красивые. Я, как вы сами понимаете, родила их не от непосредственно Филипа и Тараторкина, что было неосуществимо вследствие того, что предметы любви не имели материалистической жизни, и даже для того, чтобы их увидеть, требовались сложные манипуляции с исканием фильмов по всему городу. Но любовь-то была самая настоящая, а поскольку на этот счет в мире все справедливо и потраченная любовь всегда вернется обратно (просто - не с той стороны, а откуда не ждешь), все в результате и вернулось.
Список моих сердечных увлечений актерами довольно обширен. Тут есть все: многолетние устойчивые привязанности, летучие симпатии, внезапные буйные страсти. Далекие заокеанские любовники и давно умершие тени соседствуют с родными отечественными образами, которые, конечно, все больше норовят разочаровать по причине близрасположенности. Чару они излучают не больно густую и склонную к рассеиванию. Однако невероятным, героическим усилием мне иногда удается эту чару как-то задержать и умножить. Это тяжелый труд. Ну, например, что можно сказать, глянув злым скептическим взглядом на Олега Меньшикова в роли сибирского цирюльника? Что пожилой дяденька пошел в детский сад изображать чувства, о которых не имеет никакого представления. А если еще черт догадает вас посмотреть, как артист на каком-нибудь банкете аффектированно хохочет в окружении бездельных барынь в бриллиантах, топчущихся вокруг него с видом глубоких родственниц, вы обречены созерцать тюремное рыло так называемой реальности. Но если вы зачарованы, если ваши глаза затуманены прекрасной мечтой, если вы помните о других берегах и жизни дальней, вы увидите истину! Вы увидите сквозь Олега Меньшикова надменного и прекрасного Падшего ангела с опаленными крыльями, вечно несчастного и отверженного, пленного духа, пытающегося вырваться из лиловых сумерек ненавистного ада и не умеющего выбраться к свету, мученика свободного полета, презирающего людей и жаждущего их; вы вспомните бледнолицых гордецов Лермонтова и Достоевского, в ваших ушах грянет цыганский хор с томительным воем про очи черные и недобрый час... и что? Как это - что? Вы счастливы, дурашка!
О горестном столкновении мечты и реальности много написано. Могу сослаться на прелестные рассказы Виктории Токаревой ("Не сотвори...") и Татьяны Толстой ("Река Оккервиль"). В обоих рассказах герой, всю жизнь обожавший актрису/певицу, встретил ее в реальности и ужасно так ужаснулся. Обожаемый образ жил только в его голове и не существовал на самом деле. Обе писательницы подчеркивают очень художественно момент крушения мечты и полного разочарования. Это означает, что их герои все-таки инфантильны и не созрели до правильного отношения к жизни. Потому что правильным было бы чувство благодарной нежности по отношению к тем, кому дано было вызвать в нас, поросенках, нечто вроде любви и заставить поработать на пользу мироздания нашу ленивую душу.
Так пускай безумствует мечта - назло всем психиатрам на свете! Опасно любить миражи, обольщаться тенями, стремиться к далеким идеальным образам? Неужели? Может, куда более опасно валяться по подвалам в групповухе, есть друг друга поедом в семьях и смаковать пошлости адюльтера? Воображать себя в объятиях Киану Ривза - нехорошо и вредно для психики, а изучать жуткие пособия по занятию сексом, способные напрочь отбить желание проводить эту головоломную медицинскую операцию со множеством латинских терминов - хорошо и полезно?
Да подите вы.
Лучше три дня на "Титанике" с Лео, чем всю жизнь со своим козлом на проспекте Большевиков!
©.
URL записиПишет Татьяна Москвина.
Из всего многообразия форм органической жизни на земле наиболее пригодны для нашей любви дети, домашние животные и актеры. Закройте ваш вечно открытый для возражений рот. Это аксиома. Я, царица мудрых банальностей, могу рассказывать только о том, что вам самим прекрасно известно.
Итак, любовь - сверхреальная материя приятного золотистого цвета и чудодейственных свойств - вырабатывается из живой человеческой души, если эта душа не имеет серьезных повреждений. Это абсолютно нормальный, обыкновенный процесс, сравнимый, например, с круговоротом воды в природе. Ежеминутно миллионы человеческих душ вырабатывают и поглощают эту материю, обеспечивая тем самым жизнь своего несколько придурковатого, но делающего явные успехи сообщества.
Все мы также знаем, что такое люди. Это, прямо скажем, головная боль мироздания. Если их не заставлять, они работать ведь не будут. А вырабатывать из души материю любви - тоже труд, хотя очень милый и, главное - насущно необходимый. Им это объясняли. И открытым текстом, и художественно, с примерами. Взаимопонимания не наступило. На все просьбы "возлюбить ближнего своего" люди отвечали с искренним интересом: "А как?" По всему по этому для принуждения людей к любви в массовом порядке и была сделана ставка на детей, домашних животных и актеров.
Дети и домашние животные - это реализм любви, имеющий дело с матушкой природой, со всеми прелестями и ужасами естественных отправлений и стратегий медленного роста и терпеливого воспитания. Качество любви, получаемое из этих процессов, высокое и жаркое, но камерное. Ты любишь свою собаку, собака любит тебя, вы наслаждаетесь обоюдным теплоизлучением, но в мир почти ничего не уходит, - так, самая малость. Актеры - это идеализм любви, причуда духа, не расходующаяся ни на какой живой объект, а потому без остатка уходящая на отопление Вселенной.
Любовь к актерам - не дурь, не смешная болезнь и не безумие. А единственный способ заставить людей хоть что-то любить.
Здесь мы впустим в рассуждение мою покойную бабушку. Я отлично знаю, как раздражают читателя бабушки и тети, жизнеописания которых заставляют читать сочинители текстов, но бабушка сюда прямо-таки врывается и полезна для хода мысли. Бабушка врывается яростная, худая и длинноносая, похожая на бойцовского петуха, трепеща от очередной победы в районном магазине, с отборной бранью на устах. Это был грубый кусок талантливой, дикой и полубезумной русской природы, превратившийся от двух войн и прочих радостей русской жизни в хищное социальное животное, маленькое и несчастное. Малограмотная и бескультурная, она обладала поразительным, можно сказать, античным даром красноречия. Когда она напивалась, то громила нас с мамашей, как Цицерон Катилину, по всем правилам римской риторики, с трехсложными периодами и кодой! И у этой ходячей войны, бабы Яги с Будапештской улицы города-героя Ленинграда, была единственная поэтическая струнка в осатаневшей душе...
Синие глаза артиста Михаила Кузнецова, и только они, задевали эту струнку. При мысли о нем бабушка Антонина менялась в лице. Нежный свет лился из ее глаз, а уста, вместо брани, издавали трепетные вздохи. Этот довольно популярный в сталинское время артист поддерживал оазис человечности в моей бабульке вплоть до появления Евгения Евстигнеева - профессора Плейшнера ("Семнадцать мгновений весны"). Боже, как она любила его, как переживала все перипетии судьбы, как сострадала! Никому из домашних не удалось получить ни кусочка ее сострадания, ни единой ее слезы! А вот Евстигнееву удалось. Если бы она могла на крыльях мечты перенестись в Швейцарию, Берн и спасти профессора от гибели, она бы это сделала столько раз, сколько этот мираж возникал на экранах телевизоров. И материя любви, родившаяся от соприкосновения бабулькиной души с образом Плейшнера, ушла в полезный круговорот мирового порядка, и на этой энергии удалось что-то путное сделать. Какой-то поезд дошел до нужной станции. Где-то не замерз воробей. Кто-то покормил брошенную собаку. Или некая паспортистка в ЖЭКе - род существ предельной бесчувственности - вдруг вздохнула и сказала: "Ну давайте, чего у вас там..."
Все попытки растолковать массовому человеку, что актер не есть образ, что в жизни он может быть такой-сякой, а на экране сякой-такой, и никакой ответственности за своего героя он не несет и им не является, бесполезны. Люди правду-то знают.
Они знают твердо, что актер и есть созданный им образ, что только будучи образом, он и существует на самом деле и, стало быть, несет за своего героя полную ответственность.
Как-то слышала милый рассказ: в некоем кругу зашел спор о профессиональных актерских достоинствах Леонардо Ди Каприо. Как водится, нашлись правдоискатели, эти достоинства отрицающие, и знатоки, эти достоинства прозревающие.
Пятнадцатилетняя девочка, дочь кого-то из спорщиков, молча, с глазами, полными юных и гневных слез, слушала эти речи. Наконец она встала. "Леонардо Ди Каприо - не актер, - прошептала она. -Леонардо Ди Каприо - совершенное человеческое существо!" И ушла прочь рыдать.
И кто же прав: те деды-всеведы, которые знают, что Леонардо Ди Каприо - хорошенький мальчик из богемной семьи, довольно артистичный, но столь же далекий от какого бы то ни было совершенства, как и мы с вами, возведенный безумной человеческой мечтой, алчущей зримых кумиров, в ранг Принца Человечества, или чистые наивные глаза девочек, отдающих первое золото сердца прекрасному миражу? Ведь любовь, которую вызывает принц Лео, лишь в незначительной степени возвращается к нему. Она извергается в пространство и прилежно там работает, ремонтируя изношенные части мироздания, обогревая наиболее охладелые точки человечьего сообщества, совмещая координаты полезных встреч и нужных жестов. А от всеведения ни тепло, ни холодно.
Редакции девочкиных журналов завалены письмами примерно такого содержания: "Дорогая редакция! Посоветуйте, что мне делать! Мне не нравятся сверстники! Мне нравятся актеры". Единственно верным ответом на такие заплачки были бы бессмертные слова поэта Некрасова из стихотворения "Зеленый шум": "Люби, покуда любится, терпи, покуда терпится, прощай, пока прощается - и Бог тебе судья!". Нет, редакции, которые только за счет этих любовей и существуют, начинают рубить сук, на котором сидят, и с важным видом советуют девочкам больше общаться с ровесниками, а в крайнем случае - обратиться к психиатру. По-моему, если бы девочкам сильно нравились сверстники, им бы стоило обратиться к психиатру. Мои сверстники, к примеру, только к тридцати годам в редких случаях стали напоминать что-то такое, что можно полюбить. Только в этом возрасте мы с ними и пересеклись, а до того в пищу моей душе шли либо актеры, либо люди гораздо старше меня.
Я нисколько не склонна к безумию. Я - человек редкой, можно сказать, классической вменяемости. Мать семейства, лично родившая и воспитавшая двоих детей, почтенный критик-литератор, пользующийся уважением в обществе, верная - а помолчать нельзя? - жена известного тележурналиста. Я пользуюсь умеренным благосостоянием, добытым честным трудом, сохраняю русскую речь, занимаю скромное и достойное место в мире, и жизнь моя красочна и разнообразна, как осенний лес в солнечный полдень.
Действительность покуда вполне милостива ко мне. Не от чего бежать в мир грез, не для чего забываться в объятиях вымысла, ни к чему мне прекрасные миражи и рукотворные кумиры.
Так вот не было же дня, проведенного мной без грезы, вымысла или миража! Я отдаю безумству дань. Я смиряюсь с властью мечты. И, по-моему, я делаю что-то методологически очень грамотное. Скучно быть всегда трезвым или постоянно пьяным, а вот чуть-чуть под хмельком - самое то. Мои бескорыстные и бесполезные грезы мало того, что отапливают Вселенную, они еще и тот самый хмелек.
Я люблю актеров бурно и откровенно. Никакого вреда моей жизни это не принесло. Лучшее, что я написала, было об актерах. Любовь к Жерару Филипу в роли Фанфана-Тюльпана и Георгию Тараторкину в образе Раскольникова спасла меня от ранней, абсолютно ненужной потери девственности и повысила мои критерии требовательности к мужчинам. Не соглашаясь на компромисс, в результате поисков я родила детей от двух умных и красивых мужчин, и дети, соответственно, родились умные и красивые. Я, как вы сами понимаете, родила их не от непосредственно Филипа и Тараторкина, что было неосуществимо вследствие того, что предметы любви не имели материалистической жизни, и даже для того, чтобы их увидеть, требовались сложные манипуляции с исканием фильмов по всему городу. Но любовь-то была самая настоящая, а поскольку на этот счет в мире все справедливо и потраченная любовь всегда вернется обратно (просто - не с той стороны, а откуда не ждешь), все в результате и вернулось.
Список моих сердечных увлечений актерами довольно обширен. Тут есть все: многолетние устойчивые привязанности, летучие симпатии, внезапные буйные страсти. Далекие заокеанские любовники и давно умершие тени соседствуют с родными отечественными образами, которые, конечно, все больше норовят разочаровать по причине близрасположенности. Чару они излучают не больно густую и склонную к рассеиванию. Однако невероятным, героическим усилием мне иногда удается эту чару как-то задержать и умножить. Это тяжелый труд. Ну, например, что можно сказать, глянув злым скептическим взглядом на Олега Меньшикова в роли сибирского цирюльника? Что пожилой дяденька пошел в детский сад изображать чувства, о которых не имеет никакого представления. А если еще черт догадает вас посмотреть, как артист на каком-нибудь банкете аффектированно хохочет в окружении бездельных барынь в бриллиантах, топчущихся вокруг него с видом глубоких родственниц, вы обречены созерцать тюремное рыло так называемой реальности. Но если вы зачарованы, если ваши глаза затуманены прекрасной мечтой, если вы помните о других берегах и жизни дальней, вы увидите истину! Вы увидите сквозь Олега Меньшикова надменного и прекрасного Падшего ангела с опаленными крыльями, вечно несчастного и отверженного, пленного духа, пытающегося вырваться из лиловых сумерек ненавистного ада и не умеющего выбраться к свету, мученика свободного полета, презирающего людей и жаждущего их; вы вспомните бледнолицых гордецов Лермонтова и Достоевского, в ваших ушах грянет цыганский хор с томительным воем про очи черные и недобрый час... и что? Как это - что? Вы счастливы, дурашка!
О горестном столкновении мечты и реальности много написано. Могу сослаться на прелестные рассказы Виктории Токаревой ("Не сотвори...") и Татьяны Толстой ("Река Оккервиль"). В обоих рассказах герой, всю жизнь обожавший актрису/певицу, встретил ее в реальности и ужасно так ужаснулся. Обожаемый образ жил только в его голове и не существовал на самом деле. Обе писательницы подчеркивают очень художественно момент крушения мечты и полного разочарования. Это означает, что их герои все-таки инфантильны и не созрели до правильного отношения к жизни. Потому что правильным было бы чувство благодарной нежности по отношению к тем, кому дано было вызвать в нас, поросенках, нечто вроде любви и заставить поработать на пользу мироздания нашу ленивую душу.
Так пускай безумствует мечта - назло всем психиатрам на свете! Опасно любить миражи, обольщаться тенями, стремиться к далеким идеальным образам? Неужели? Может, куда более опасно валяться по подвалам в групповухе, есть друг друга поедом в семьях и смаковать пошлости адюльтера? Воображать себя в объятиях Киану Ривза - нехорошо и вредно для психики, а изучать жуткие пособия по занятию сексом, способные напрочь отбить желание проводить эту головоломную медицинскую операцию со множеством латинских терминов - хорошо и полезно?
Да подите вы.
Лучше три дня на "Титанике" с Лео, чем всю жизнь со своим козлом на проспекте Большевиков!
©.
@темы: цитатник